Государство и общество: кому поможет кризис?
Неуверенность и неподлинность духовной жизни того времени, во многом другом отмеченного энергией и величием, мы, нынешние, объясняем как свидетельство ужаса, охватившего дух, когда он в конце эпохи вроде бы побед и процветания вдруг оказался лицом к лицу с пустотой: с большой материальной нуждой, с периодом политических и военных гроз, с внезапным недоверием к себе самому, к собственной силе и собственному достоинству, более того – к собственному существованию.
Герман Гессе «Игра в бисер»
К рубежу 20-21 веков все чаще стали звучать утверждения, что институт государства претерпевает существенные изменения, прежде всего, в направлении сокращения своего влияния на общество. Среди многочисленных объяснений данных изменений можно выделить, по меньшей мере, два подхода.
С точки зрения первого подхода, в последние десятилетия происходит естественная эволюция государства, которое органично адаптируется к новым социально-экономическим условиям. Так, британский политолог Роберт Купер считает, что сейчас происходит формирование постмодернистского типа государства. Оно, в отличие премодерного и модерного типов государства, часть своих полномочий охотно передает на наднациональный уровень, а его официальной целью является создание условий для свобод и благосостояния своих граждан, составляющих нацию.
В свою очередь, последняя также заинтересована в сохранении, хоть и в ограниченном виде, государственных институтов как таковых: «Трудностью для постмодернистского государства является то, что демократия и демократические институты тесно привязаны к территориальному государству… Экономика, законотворчество и оборона могут все больше передаваться на международный уровень, а территориальные границы могут стать все менее значимыми, но идентичность и демократические институты непоколебимо останутся национальными» (Cooper R. The Breaking of Nation. Order and Chaos in the Twenty-first Century. – London, 2004. – P.32). Ярким примером таких государств являются участники Европейского Союза.
В рамках второго подхода будущее государства рисуется в значительно более пессимистичных тонах. Для прояснения этой позиции обратимся к разработкам израильского политолога Мартина Ван Кревельда. Знаком нашего времени он считает то, что государство перестает восприниматься как идеал общественной организации, каким оно было с середины 17-го века. Происходит это под давлением и конкуренцией со стороны других безличностных организаций (как межправительственных, так и неправительственных). При этом само государство в сложившихся условиях не может выполнять свои функции надлежащим образом: «Что касается отдельных государств, есть весомые причины считать, что многие из них скоро либо не захотят, либо не смогут контролировать и охранять политическую, военную, экономическую, социальную и культурную жизнь своих граждан в той степени, в которой это осуществлялось до сих пор… В некоторых местах изменения пройдут мирно, но в других они приведут (и на самом деле уже приводят) к потрясениям столь же глубоким и, возможно, столь же кровавым, как и те, которые потрясали человечество при переходе от средних веков к современному миру» (Кревельд М. Ван Расцвет и упадок государства. – М., 2006. – С. 9).
Конечно, в обоих случаях речь идет, прежде всего, о государствах западного образца. Но отмеченные тенденции с еще большей разрушительной силой отразятся на странах, находящихся на периферии западной цивилизации.
При сравнении обоих подходов обращает на себя внимание то, что они близки по постановке проблемы современного государства, но разнятся в определении роли общества в трансформационных процессах. В первом случае, общество становится своеобразным хранителем государственности, с помощью которой продолжает оберегать свои свободы и традиции. Во втором же случае, государство как институт «увольняется», только открытым остается вопрос «кем?». То ли социумом, недовольным его услугами, то ли правящими элитами, находящими более эффективные методы управления человеческими массами, то ли государство сдает позиции из-за собственной недееспособности.
При экстраполяции указанных подходов на отношения государство-общество в Украине, ситуация выглядит более близкой ко второй картине. Институты государственной власти, пытаясь по внешнему фасаду выглядеть постмодернистскими, на деле живут по модерным, а в некоторых случаях и пре-модерным форматам. И, тем более, украинское государство выступает не столько как инструмент сохранения демократических традиций, сколько в качестве эффективного средства их дискредитации. А вот перспектива «увольнения» государства в Украине выглядит все более отчетливо, однако, вариант по которому может пойти «сокращение штатов» зависит от способности украинского общества к самоорганизации.
В определение перспектив государства и его отношений с социумом внес интригу мировой финансовый кризис 2008 года. Возникший как результат неспособности государственных институтов эффективно выполнять возложенные на них функции, кризис приводит к тому, что парадоксальным образом позиции государства даже начали усиливаться. Ведь антикризисные меры, разработанные и реализующиеся во многих странах, основываются на том, что именно государственная власть стала главной движущей силой спасения национальных экономик от депрессии. Закачивание значительных госинвестиций и национализация проблемных секторов экономики (прежде всего, кровеносной системы капитализма – банков) идет такими быстрыми темпами, что Владимир Путин и Уго Чавес с их авторитарными по меркам вчерашнего дня экономическими тактиками скоро могут оказаться к своему удивлению либералами по сравнению со своими западными коллегами.
Однако есть некоторые основания полагать, что широко разрекламированные антикризисные программы – это не решение возникших проблем, а лишь попытка их отложить во времени. Чем национализированный банк эффективнее самого себя частного? Какова эффективность вливания новых финансов в старые меха? Да, вкладчикам спать стало спокойнее при госгарантиях, но это до тех пор, пока держится «на честном слове» последний оплот стабильности в виде государственных долговых обязательств. Такое впечатление, что государство лишь снижает остроту сложившейся ситуации с надеждой, что позднее может быть все само собой уладится. Причем, например, в Украине и других странах догоняющей модернизации, такая страусиная антикризисная тактика имеет формальное обоснование – «давайте что-то сделаем, даже неважно что, пока не восстановится мировой рынок». Но на что надеются их властные коллеги в центрах мировой экономики, – не ясно, разве что на «невидимую руку рынка». Исходя из этого, можно прогнозировать вторую волну мирового кризиса – но это уже будет кризис государственных финансов.
Впрочем, основная надежда при выходе из системного кризиса на изменения в общественном сознании по все миру. Не вдаваясь в развернувшиеся дискуссии, в том числе в украинской интеллектуальной среде, по этому вопросу, отмечу, что данные изменения будут скорее связаны не столько с отказом в развитых странах (а также ориентирующихся на них не очень развитых) от стандартов общества потребления, сколько с появлением новых мощных потребительских рынков. Последние проявят себя после того, как кризис «дочистит» проблемные национальные экономики и неэффективные государства (не зависимо от степени их вчерашней развитости), и в результате чего появятся новые центры экономического влияния.
Украина-2005–2008: кризис одной иллюзии
Среди людей добрых царил молчаливый и мрачный, среди дурных – язвительный пессимизм, и должна была сперва произойти ликвидация отжившего, какая то перестройка мира и морали политикой и войной, прежде чем и культура стала способна действительно посмотреть на себя со стороны и занять новое место.
Герман Гессе «Игра в бисер»
Если для развитых демократий проблемы в отношениях общество-государство можно относить к разделу психологии, то в украинском случае это скорее уже сфера компетенции психиатрии, точнее ее раздела занимающегося «ложными» и «расколотыми» сознаниями. Вряд ли в мировой истории найдется еще одна страна, в которой государственным строительством пытались заниматься национальные герои, хронически неспособные к этой деятельности. Это выражалось в том, что обществу предлагалось строить государственную систему по устаревшим, а значит нежизнеспособным лекалам, или копировать форматы у соседей, что создавало благоприятные условиях для попадания в состав соседних государств, но никак для построения собственного.
Казалось бы, с обретением независимости, в условиях, когда Украине, как никогда в истории благоприятствовала международная обстановка, должен был начаться процесс выздоровления. Однако в 1990-х годах украинские общество и государство оказались в полубессознательном состоянии, в лихорадочных и беспорядочных поисках легитимности в условиях системного социально-экономического кризиса. Еще в 1997 году Александр Пасхавер отмечал: «Слабая реакция общества на ужасные кризисные явления в сегодняшней Украине дают нам шанс пережить кризис… Украинец менее зависим (от государства – В.Г.), и в этом смысле социальное равнодушие – повод для оптимистического прогноза» (Інтелектуальна свобода в сьогоднішній Україні// Дух і летера. – 1997. – №1-2ю – С.23).
Если к концу десятилетия институты государственной власти обрели некое подобие собственной идентичности, понимание своих задач и пределов своих возможностей, то общество подошло к этой черте только в первые годы 21 века. Рост политической активности граждан начинался с хлипких движений в ходе президентских выборов 1999 года, становился на ноги в период акции «Украина без Кучмы!» и достиг апогея в «оранжевой революции» 2004 года. Психологической основой пафоса этой линии активности была иллюзия, что государство как таковое и кучмовский его вариант в частности можно поставить на службу обществу.
«Иллюзия» – потому, что государство и общество по своей природе находятся в диалектическом противоречии. Другими словами, их интересы чаще всего противоположны и могут лишь иногда совпадать, преимущественно в условиях обострения внутренних и внешних опасностей для обеих организаций (феномены «государств всеобщего благосостояния» в некоторых западных демократиях, скорее, исключения, подтверждающие общее правило). Такие противоречия наблюдаются в странах со стабильной и длительной государственной традицией, но с большей силой проявляются в обществах, существовавших длительные периоды в условиях отсутствия национальной государственности. Возлагать надежды на быструю и чудесную трансформацию незрелой и разбалансированной системы государственной власти, сложившейся в Украине к рубежу веков, было бы также не оправдано, как ожидать от уродливой экономики периода первоначального накопления капитала одномоментного и превращения в такой себе восточно-европейский вариант «шведского социализма».
В то же время, именно иллюзия возможности изменить государство дает импульс самоорганизации общества и повышает потенциал граждан при их взаимодействии с органами государственной власти. Последние вынуждены искать новые пути достижения своих постоянных целей, адаптировать общественные ожидания к своим запросам или адаптироваться к новым запросам общества. Конечно же, в реальности картина взаимодействия намного сложнее. Хотя бы принимая во внимание то, что политики и госчиновники пытаются «оседлать» данную социальную иллюзию, поднимая на щит лозунги, мол, они наконец-то именно те люли, которые смогут реализовать «народные чаяния».
И еще один важный момент. Институты государственный власти жизненно заинтересованы в том, чтобы политическая активность в обществе была минимальной, однако граждане были бы уверены, что они могут оказывать прямое влияние на государство и правящие элиты (отсюда мифы о «слугах народа» и пафос «налогоплательщика-кормильца»). Само наличие иллюзии без соответствующих гражданских поступков облегчает государству управлением социумом. Причем для госвласти опасны как снижение распространения такой иллюзорности до критического уровня, так и чрезмерная вера в нее, приводящая к мотивированным действиям граждан. Они могут обернуться или разрушением институтов государственной власти (конкретны варианты могут быть разными – от распада государственных единиц до перехода обществ под власть других государств), или залогом их существования становится репрессивно-карательный аппарат, консервирующий развитие. Если в зрелых государствах этих крайних точек сознательно избегают или ими управляют (например, путем передачи части государственного суверенитета наднациональным структурам), то в незрелых государствах (как Украина) опасность сползания в эти крайности является весьма актуальной.
Политический шизоанализ для маленького украинца
Иллюзии «оранжевой революции» в свое время подпитывались значительной социальной активностью, накал которой политэлитам не удалось пригасить до сих пор. Причем «встреча» государства и украинского общества в 2004 году как раз и происходила под лозунгом необходимости противостоять угрозам распада страны и новой волны авторитаризма. Примечательно, что первоначально «оранжевые» политические силы и их сторонники назывались источником опасности для государственной целостности, а те своих противников – «бело-голубых» – обвиняли в антидемократизме и склонности к силовым методам контроля над обществом. А после победы Ющенко все поменялось зеркально: сторонники Януковича превратились в «сепаратистов», а те, в свою очередь, заявили о «разгуле оранжевых репрессий». Эта и другие подобные шизоидные ситуации говорят о том, что граждан Украины вывели на майданы, чтобы превратить в электорат. Но, похоже, они попытались уйти обществом. Более того, с 2005 года государство во главе с правящими элитами, с одной стороны, и общество, с другой, пошли противоположными курсами. Дистанция между ними медленно, но все-таки увеличивалась. Как результат, видимый невооруженным глазом беспрецедентный рост гражданских свобод. Конечно, свою роль сыграл политический кризис, – под этой респектабельной формулировкой подразумевается внутреннее разложение в рядах «непримиримых» противников. Правящие элиты находятся в процессе постоянной переконфигурации, тем временем государственный аппарат подвергается внутренней эрозии и становится менее чувствительным как к сигналам от политиков, так и от общества.
К сожалению, обществу не удалось далеко уйти. Граждане по-майданной привычке продолжают внимательно вникать (впрочем, вникать – это чересчур сложно, точнее, – «продолжают вчитываться») в бесконечные политические ротации, не утруждая себя воспоминаниями о перипетиях предыдущих серий «мыльных опер» на печерских холмах. Телезрители смотрят политические шоу все больше, а помнят и понимают в политике все меньше. В свою очередь, политэлиты, чтобы сохранять свое влияние на страну, с лихвой пользуются этой слабостью к «зрелищам», добавляя к ним и «хлеб» в виде популистских мероприятий (от «витиных дидактических нотаций» до «юлиных тысяч обещаний»), используя для этого остатки закромов и возможностей госаппарата.
Накал политического противостояния снизился бы, а эффективность государственных действий, наоборот, повысилась, если бы «маленькие украинцы» меньше стали интересоваться политикой, а больше вопросами прямых, неопосредованных социальных коммуникаций. В этом отношении, акция протеста «Достали!» была бы более эффективна не способом пятиминутного нарочитого гудения или свиста раз в год, а с помощью тихого, непоказного ежедневного переключения своего ЛСД-телевизора (естественно, с широкой диагональю и купленного в кредит) с политических ток-шоу и других подобных программ на что-то менее абсурдное и лживое.
Экономический кризис: в предвкушении «закручивания гаек»?
Впрочем, до тех пор, пока экономические показатели Украины из года в год стабильно росли, страна могла позволить себе и непрестанный политический кризис, и досрочные выборы парламента, и падающую эффективность государства. Как раз по темпам роста доходов малого и среднего бизнеса, а также представителей свободных профессий в эти годы, можно судить о степени дистанцирования общества от институтов государственной власти. Таким же образом, рост производительности труда в отечественных корпорациях указывает на снижение зависимости «национальных чемпионов» от «национальных коррупционеров». Но теперь мировой финансовый кризис сорвал «стоп-кран».
Примечательно, что кризис, который начался в США осенью 2007 года, «проморгали» все украинские фигуранты. Бизнес и общество в большинстве своем продолжали жить в привычных форматах. Более того, наблюдался интересный феномен: даже те, кто прогнозировал весной – в начале лета на осень 2008 года экономический спад, не реализовывали какого-либо существенного комплекса антикризисных мер. Тут уже скорее речь идет о кризисе витальности.
А неготовность государства уже стала притчей во языцех. Обращают на себя внимание не только октябрьские заявления премьер-министра Юлии Тимошенко на фоне останавливающихся промышленных предприятий, что Украина избежит кризиса. Ведь в то же время президент (на всякий случай напомню, что он – экс-глава НБУ) не только молчал по этому поводу, но даже строил красивые планы на 2009 год. Например, в октябре Кабмину было поручено запланировать на следующий год почти 16 млрд. грн. на модернизацию Вооруженных сил Украины. Не удивительно, что в принятом варианте бюджета на эту статью осталось чуть больше 1 млрд., а в обновленном варианте наверно будет еще меньше. Дальше – больше. Разношерстные антикризисные меры различных властных институтов, похоже, наносят ущерб обществу сравнимый с ущербом от экономического кризиса.
Естественно, экономический кризис тормозит и даже будет препятствовать дальнейшей самоорганизации общества. Другими словами, эволюционный, естественный процесс дистанцирования от государства забуксует – для этого банальным образом не будет хватать материальных ресурсов. Без сознательного импульса со стороны граждан к продолжению движения несмотря на дефицит ресурсов, нынешнее состояние скорее законсервируется, а по таким направлениям как контроль (пусть слабый) за государственной властью и крупным бизнесом, скорее всего, произойдет откат.
Отдельное внимание следует уделить целостности общества. По моему мнению, едва ли не впервые со времени получения независимости, возникает реальная опасность единству страны. Разрыв экономических связей вследствие кризиса имеет более мощный разрушительный потенциал, чем ежегодные парламентские выборы. Ведь при обострении политических конфликтов предприятия продолжали работать, причем бизнесмены из восточных регионов владели активами в западных и наоборот. Все это уравновешивало субэтническое и культурное разнообразие общества. В случае же остановки заводов скрепляющие структуры начнут «сыпаться». Дополнительный деструктивный импульс этим процессам придаст и то, что рабочих за проходные будет выкидывать не абстрактный кризис, а вполне конкретный олигарх, которому сразу же вспомнят или прилепят ярлыки («донецкий», «днепропетровский», «галицкий») и акцентуируют негатив на соответствующие территориально-языковые группы, разрывая едва сформировавшуюся социальную ткань согласия.
Говоря об социальных последствиях кризиса, часто упоминают о необходимости «сильной руки» и что, мол, украинское общество уже созрело, к тому или иному виду авторитаризма. Чтобы разобраться в данном вопросе, уточним понятия. Демократическое, собственно, гражданское общество предполагает неписанный договор между государством в лице политических элит со средним классом о защите его интересов, с нижним классом – о повышения благосостояния последнего. Со своей стороны, государство обязуется защищать их от произвола высших классов (прежде всего, крупного бизнеса) путем строгого соблюдения законов (гражданских, антимонопольных и т.д.). Также этот неписанный договор подразумевает, что управление государством основывается на принципе циркуляции элит путем более-менее свободного выбора (естественно, из ограниченного числа вариантов) граждан. В Украине в последние годы реализовывался именно этот сценарий – чтобы быть правомочным стать договорной стороной, обществу необходимо стать обособленным от государства.
Авторитарное государство базируется на союзе государства в лице политической элиты (которая не меняется или меняется ограниченно) с нижними слоями населения против среднего класса. Высший класс становится мишенью, как правило, только при авторитаризме с сильным левацким уклоном (что, впрочем, при других вариантах не исключает «показательных порок» олигархов). Исходя из данных определений, можно утверждать, если украинская экономика уже прошла дно кризиса и в течение ближайшего года-двух восстановится, то вероятность утверждения в стране политических сил под лозунгами «закручивания гаек» минимальна. Однако затягивание восстановительного периода будет создавать для них соответствующие предпосылки в общественном сознании, а центробежные тенденции вынудят государство с целью самосохранения проводить ограничительную политику.
Головко Владимир, кандидат исторических наук, Центр политического анализа