Предправления Solway Group Дан Бронштейн: «Если тарифы монополий будут расти, многие предприятия в Украине остановятся»

Share

– Дан, в прошлом году выручка Solway Group не особо изменилась, слегка снизившись на 2%, до $532 млн., а вот EBITDA группы подскочила на 75%, до $210 млн. С чем это связано, если цены на коммодитиз падали?

– Безусловно, в прошлом году цены на коммодитиз, я бы даже сказал, рухнули по сравнению с 2014-м годом на десятки процентов. С точки зрения дохода мы ввели в строй два новых бизнеса. Во-первых, мы начали производить ферроникель на предприятии Fenix в Гватемале, выпустив 10 тыс. т металла. Во-вторых, мы запустили наш золотой проект KurilGeo на Дальнем Востоке в России. Соответственно, эти два бизнеса обеспечили выручку.

Но с другой стороны, начиная с ноября, выбыл один из наших основных активов – македонский свинцово-цинковый карьер SASA, который мы продали. В связи с этим, в общем и целом, доход группы остался практически на уровне 2014 года.

Что касается затрат, мы реализовали максимально все антикризисные меры, какие только смогли. В частности, на Побужском ферроникелевом комбинате в прошлом году нам удалось снизить себестоимость почти на 20%. Причем, в первую очередь, это оптимизация плановых капитальных ремонтов, а также внедрение новых технологий, в частности, технологии низкого восстановления железа, которая импортировалась с нашего комбината в Гватемале. Кроме того, снизились затраты на ряде других объектов, что позволило нарастить EBITDA.

Ну и третий, наиболее важный фактор – это то, что при продаже свинцово-цинкового комбината SASA (сумму сделки мы не разглашаем по договоренности с покупателем) у нас получилась бумажная прибыль на балансе. Соответственно, она привела к такому резкому росту EBITDA.

– Какова доля украинского ПФК в общем объеме выручки?

– Она довольно высокая. По прошлому году весь никелевый сегмент дал примерно около 60%. Если учесть тот факт, что ПФК произвел 18 тыс. т никеля в ферроникеле, а гватемальский Fenix – 10 тыс. т, то получается, что выручка ПФК составляет две трети от этих 60% и, соответственно, около 40% от всей выручки. Другое дело, что с точки зрения вклада в EBITDA ПФК ничего не принес, скорее даже наоборот.

– С чем это связано?

– Это связано с тем, что себестоимость на ПФК очень высокая из-за высоких транспортных затрат, резкого роста тарифов на электроэнергию и ж/д перевозки, который произошел в 2015 году. Ну и, естественно, за счет того, что источник сырья и место его переработки географически разнесены, соответственно возникают большие затраты на перевозку руды из Гватемалы в Украину: растомажирование, экспедирование по железной дороге и т.д.

– В этом году себестоимость будет еще выше, цены на электроэнергию повысились…

– Да, к сожалению, это сейчас, наверное, самая большая головная боль не только для нашей группы, но и для всех ферросплавщиков Украины. Если цены будут расти по 10% в квартал, то, я думаю, многие предприятия будут остановлены.

– Вы считаете, что есть угроза остановки ПФК?

– Если тарифы будут расти с такой скоростью, то ПФК однозначно уйдет в минус.

– За счет чего группе удается сохранять бизнес по всему миру в среде низких цен? Была ли угроза остановки заводов, в частности, зимой?

– Давайте возьмем для примера Украину. Здесь приходится быть довольно креативным, потому что все простые решения уже давно испробованы. Мы понимаем, что каждое предприятие в первую очередь режет затраты. Мы, естественно, уже прошли через эту итерацию, это не первый наш кризис. Если Вы помните, то в 2008-09 годах было такое же падение. Другое дело, что оно было довольно краткосрочным.

В первую очередь, насколько это возможно, откладываются плановые ремонты, снижаются капвложения, а в последнюю очередь – экономия на наших работниках. Пока что этого делать не приходилось, нам даже удается поднимать заработную плату. Соответственно, этот резерв мы не используем. Индексация зарплаты, соцкультбыт – все эти программы сохранены.

Когда я говорил, что надо быть креативными, то имел в виду, что мы импортировали некоторое количество новаций, которые опробовали в прошлом году в Гватемале. В частности, это технология низкого восстановления железа. С одной стороны она снижает коэффициент сквозного извлечения из руды, что при высоких ценах не является экономически оправданным. Но когда цены такие низкие, то первое, на что смотришь, – это на коэффициенты расходования дорогой электроэнергии.

И вот эта технология позволяет коэффициент расходования электроэнергии на выпуск огарка существенно снизить. Соответственно, одну из наших рудотермических печей РТП-1, которую мы отремонтировали в прошлом году, мы перевели на эту технологию. Таким образом, в целом все эти мероприятия позволили на 15-20% снизить себестоимость на ПФК.

Плюс ведутся коммерческие переговоры с экспедиторами. Понятно, что когда ты имеешь дело с монополиями, например, НКРЭУ и железной дорогой, такие вещи не проходят, но с экспедиторами можно договариваться, с компаниями, которые предоставляют фрахтовые услуги. У них тоже кризис, они снижают свои цены. Таким образом, с миру по нитке набираются 15-20% экономии. Но это, наверное, уже предел.

– Стоимость активов группы упала до $1,3 млрд. в 2015 году в связи с отделением предприятия SASA в Македонии по выпуску свинца и цинка. Почему это было сделано?

– На самом деле причина простая: у каждого актива есть своя цена. Переговоры по продаже SASA мы начали практически за два года до завершения сделки. Цена продажи нас очень устраивала. С учетом того, что заработки с проекта систематически снижались, падали цены на свинец и цинк, а также то, что карьер уходил на более низкие горизонты, наша заинтересованность в сделке только росла и мы очень рады, что нам удалось ее закрыть.

Наша группа всегда инвестирует только в те активы, в которые мы можем внести какие-то конструктивные изменения, расширить пропускную способность, принести новые технологии. SASA – это актив, в котором все эти мероприятия уже реализованы, для нас он креативного интереса больше не представляет (смеется).

А те средства, которые мы выручили от продажи, мы использовали на погашение всего нашего долга, включая предэкспортное финансирование на $130,5 млн., а также на приобретение некоторых других проектов, которые находятся на ранней инвестиционной стадии.

– Есть планы продавать какие-то другие активы?

– В целом, как я уже сказал, у каждого актива есть своя цена. Сейчас мы не ведем конкретных переговоров по продаже, но если нам предложат хорошую цену за любой из наших активов, то мы готовы рассмотреть.

– Solway Holding «переехал» с Кипра на Мальту. В чем причина?

– На самом деле «переезд» с Кипра на Мальту является скорее техническим. Более важное событие в плане реструктуризации состоит в том, что в прошлом году весь управленческий состав Solway Group переехал в Швейцарию. Соответственно, не только холдинговое, но и оперативное управление теперь осуществляется из нашего центрального офиса в кантоне Цуг.

– Почему это было сделано?

– Во-первых, Швейцария традиционно является очень привлекательной страной с точки зрения холдинговых компаний. У нее существует целый ряд соглашений по защите инвестиций с теми странами, в которых мы работаем. Во-вторых, в этой стране сосредоточены центры финансирования бизнесов коммодитиз, торговых потоков. Соответственно, те финансовые институты, с которыми мы давно работаем и хотели бы строить отношения, тоже находятся здесь. Ну и плюс все наши коллеги и конкуренты также находятся в Швейцарии, поэтому мы посчитали для себя этот переезд оправданным.

– А откуда произошел переезд в Швейцарию?

– Переезд произошел из разных стран, у нас были офисы на Кипре, в Эстонии, Москве. Соответственно, мы консолидировали большинство наших людей сейчас в Цуге.

– И логично предположить, что такое решение позволило подсократить управленческие издержки…

– Это не являлось приоритетной нашей целью, но, безусловно, синергетический эффект произошел хотя бы потому, что люди меньше тратят на средства телекоммуникации. Общение стало более живое.

– Группа была основана в начале 1990-х и занималась в основном алюминиевым бизнесом в России. Но в середине 2000-х группа резко ушла из России и из алюминиевого бизнеса и больше им не занимается. Почему?

– Группа изначально занималась посредническими операциями между Эстонией и Германией, если уж привести полную хронологию происходящего. Безусловно, в середине и конце 1990-х и до начала 2000-х группа была довольно активным игроком на российском рынке инвестиционного инжиниринга, в том числе и на алюминиевом. Нам удалось собрать довольно крупные пакеты акций в трех предприятиях, которые занимались алюминием.

Но с начала 2000-х, как Вы знаете, отрасль очень сильно консолидировалась благодаря крупным игрокам: сначала появился СУАЛ, а потом «Русал». И мы поняли, что расти в этом сегменте больше не сможем. Поэтому приняли политическое решение диверсифицировать бизнес вне России. Соответственно, алюминиевые активы были проданы группе СУАЛ и на вырученные деньги мы приобрели ряд активов, в том числе Побужский ферроникелевый комбинат, комбинаты SASA и Bucim в Македонии.

В целом, алюминиевый бизнес за эти годы стал еще более консолидированным. Он очень энергоемкий и сегодня не очень маржинальный. Поэтому даже если бы нам предложили, например, алюминиевые активы в Китае, мы бы очень сильно подумали над перспективами таких вложений. Нам кажется, что из всех цветных металлов у алюминия меньше всего перспектив.

– Сейчас группа занимается никелем, медью, хромом, золотом. Какие отрасли базовых металлов перспективными Вы считаете?

– Нам очень нравится работать в медном сегменте. У нас есть производство меди в Македонии. На сейчас наше присутствие в этом сегменте довольно скромное, мы производим около 13 тыс. т металла в год в виде катодов и концентрата. Но у нас есть доля в одном из крупных медных проектов San Jorge в Аргентине. Поэтому мы видим себя в этом бизнесе в перспективе нескольких лет, нам нравятся инвестиции в медь, и мы считаем, что медь сегодня недооценена.

Так как основной драйвер меди – это экономика Китая, где, на наш взгляд, стал реализовываться более мягкий кризисный сценарий, чем ожидалось, то медь будет одним из бенефициаров грядущей смены рыночной парадигмы. Поэтому мы себя видим в этом сегменте. Соответственно, наш аргентинский проект на это нацелен и еще на ряд проектов смотрим, как возможность для вхождения группы в этот бизнес.

Кроме того, мы считаем, что цинк и свинец (особенно первый) – два металла, которые сегодня имеют большие перспективы. С выходом из проекта SASA мы свою долю рынка потеряли, но тем не менее смотрим на конкретные возможности, в той же Македонии, с тем, чтобы в этот бизнес вернуться.

– Есть ли какие-то конкретные активы, которые желаете приобрести?

– Пока еще рано говорить. Но сегодня – хорошее время для инвестиций, очень много проектов рассчитывают на новых хозяев в долгосрочной перспективе.

– А в Украине есть ли такие активы, которые могут быть потенциально интересны для Solway или для мировых инвесторов? Можете охарактеризовать нынешнее состояние цветной металлургии Украины?

– Вы знаете, с Украиной немножко сложнее. Во-первых, сегодня мы в Украине не видим активов. Но самое главное нас сдерживает украинский инвестиционный климат. Вы наверняка знаете, что наша группа подверглась рейдерской атаке в прошлом году. К сожалению, реакция компетентных органов оставляет желать лучшего, все наши запросы к первым лицам страны остались без ответа.

Соответственно, те законодательные изменения, которые сегодня рассматриваются в Верховной Раде и, скорее всего, будут приняты, не вызывают у нас оптимизма на счет того, насколько эти проблемы будут купированы. Как Вы знаете, вопрос рейдерства является очень актуальный в Украине. Соответственно, когда с нами случилась эта беда в прошлом году, мы писали открытые письма и открыто предупреждали, что если не будут приняты меры, то «ящик Пандоры» откроется и, к сожалению, таких прецедентов будет много, что, собственно, сегодня и происходит.

Кроме того, электрометаллургический бизнес – это производная от стоимости электроэнергии. Поэтому когда энеготариф дорожает на 10% в квартал, то очень трудно строить какие-то планы. Мы даже не знаем, как у нас ПФК сработает по итогам года и сработает ли, если такой рост реализуется. К сожалению.

– Кроме проблемы рейдерства и энерготарифов, какие еще есть недостатки в украинском бизнес-климате?

– На мой взгляд, также не очень хорошо прописаны таможенные правила. У нас очень часто бывают (несмотря на то, что у нас, в общем-то, простой бизнес) трения с Таможней. Ну а так в целом все.

Из плюсов в Украине – это трудовой коллектив ПФК. Он у нас очень качественный, на комбинате формируются настоящие трудовые династии. Мы очень активно инвестируем в то, чтобы люди продвигались по служебной линии, приобретали новые профессии. Но сегодня это происходит только в рамках относительно небольшого предприятия. Если бы были какие-то другие инвестиционные объекты и были решены проблемы с защитой прав собственности и ростом энерготарифов, мы бы очень хотели реализовать этот опыт где-то еще.

– Гватемальский Fenix планируется вывести на полную мощность в 20 тыс. т никеля к концу 2017 года. Не будет ли он конкурентом ПФК на рынке никеля, который пока что стагнирует?

– Сделаю две ремарки. Сегодня, по сути, металл ПФК и металл Гватемалы уже существуют на рынке параллельно. Это немножко два разных материала. Металл ПФК – это бренд, который уже давно используется европейскими компаниями, он поставляется практически только на европейский рынок. Содержания никеля в таком материале составляет около 25%, и его очень хорошо покупают такие крупные компании, как ArcelorMittal, ThyssenKrupp, у которых есть заводы в Европе. Логистически это имеет большой смысл.

А гватемальский металл он немножко другой, он более богатый, с большим содержанием никеля, порядка 40%. И его, в основном, покупают в Азии. То есть, мы поставляем наш материал по большей части в Китай, а также в Южную Корею. Таким образом, эти рынки разнесены как географически, так и по номенклатуре. То есть, отвечая на Ваш вопрос, я не вижу, чтобы один продукт вытеснил в перспективе другой. Тем более доля рынка обоих предприятий по мировым стандартам довольно скромная, меньше 2%.

– В Гватемале Solway добывает 2,57 млн. т руды. Ее хватит на оба актива или нужно достраивать рудник в Индонезии?

– Нет, в этом нет необходимости. Сегодня у нас в Гватемале два карьера, один из них снабжает ПФК на экспорт, а второй работает на нужды местного производства. Поэтому мы не видим необходимости открывать третий карьер где бы то ни было: ни в Индонезии, ни в Гватемале для снабжения обоих производств.

Другое дело, что первичное значение здесь имеет экономика. Будет ли к концу года с таким ростом затрат ПФК рентабельным, покажет время.

– Но в Индонезии у группы есть же активы, например, Aquila?

– Да, в Индонезии у нас крупный кластер активов, один из проектов – месторождение мирового класса Maba. Другое дело, что с 2014 года индонезийское законодательство не позволяет экспортировать необработанную руду. Соответственно, все поставки руды из Индонезии закончились и в ближайшее время, думаю, что не возобновятся.

Более того, с 2014 года произошло замещение объемов поставки никелевой руды из Индонезии в основном Филиппинами. Но сегодня мы видим на Филиппинах сходную тенденцию. Местные власти закрыли довольно много карьеров в последние месяцы по причине не соблюдения норм защиты окружающей среды и труда. В этот четверг (8 сентября – ред.) ожидается публикация отчета об оставшихся предприятиях. Мы ожидаем, что до 30% объема экспорта из Филиппин может быть прекращено. Соответственно, никелевая руда сегодня становится все более и более дефицитным товаром, и я думаю, что это должно повлиять на конъюнктуру никелевого рынка.

– Вы уже упомянули, что запустили золотодобывающий актив KurilGeo на Дальнем Востоке в России. Уже можно оценить успешность этого решения?

– Для нас запуск золотого предприятия, в какой-то мере, веха по двум причинам. Во-первых, мы никогда не занимались золотом в чистом виде. Ранее мы добывали золото в виде дополнительного продукта с медным концентратом, но коренного золота в качестве основного продукта мы не добывали никогда.

Плюс это первое предприятие, которое наша группа построила с нуля. В отличие от проектов типа brownfield, например, ПФК и Bucim, KurilGeo – это чистой воды greenfield, построенный на проектном финансировании. Для нас это был определенный вызов. Я думаю, что мы с ним успешно справились, запустив предприятие, построив его за один год. И сегодня оно дает очень хорошую рентабельность, на уровне 70%.

– Насколько перспективен рынок золота, учитывая нестабильность валют и то, что инвесторы хеджируют риски в золоте? Есть планы докупать такие активы к KurilGeo?

– На наш взгляд, сегодня золото – это один из самых привлекательных рынков коммодитиз. Сегодня, безусловно, мы хотели бы увеличить свое присутствие на этом рынке. Мы собрали некоторое количество новых лицензий и смотрим на дополнительные возможности в этом сегменте. Нам этот бизнес нравится.

– А в каких странах собраны эти лицензии?

– В основном, это лицензии, которые находятся вокруг КурилГео. В то же время мы смотрим на возможности и в других странах.

– Мы уже говорил о меди, но хотел бы уточнить следующее. У Rio Tinto есть монгольский проект Oyu Tolgoi, у BHP Billiton – австралийский Olympic Dam. Если они будут запущены, не возникнет ли в очередной раз перепроизводство в этом сегменте?

– Вы знаете, эти проекты очень быстро не запустятся. Например, вопрос с Oyu Tolgoi стоит на повестке дня уже несколько десятилетий. То количество карьеров, которые за время запуска этих больших проектов, будет исчерпано, мне кажется, позволит рынку оставаться примерно в том же балансе, в котором он находится сегодня.

– Почему группа решила инвестировать в хромовый бизнес Homonhon Chromite на Филиппинах?

– У группы уже был опыт присутствия в хромовом бизнесе, правда, в переработке. Мы понимаем, что хромовый бизнес – очень интересный, в первую очередь, в азиатском регионе. Мы рассчитываем, что наши филиппинские активы могут «отъесть» часть рынка у южноафриканских поставщиков, которые сегодня доминируют в Китае, в силу того, что они географически лучше расположены, а запасы руды на Филиппинах более качественные.

Так как майнинговый бизнес по сути своей не отличается, он такой же, как и в никеле, меди, цинке, свинце, то мы решили попробовать свои силы в хромовых рудах. Пока что это не очень большой проект, но возможно через год это будет существенная составляющего нашего бизнеса (смеется).

– Ваш краткосрочный и среднесрочный прогноз по ценам на коммодитиз, которыми занимается группа.

– На мой взгляд, прогнозирование – не очень благодарный вид деятельности. Посмотрите, сколько раз большие инвестиционные дома меняют свои прогнозы за месяц. А это специальные аналитики, которые занимаются исключительно этим. Поэтому я бы не хотел себя привязывать к каким-то конкретным цифрам.

Могу сказать, что с точки зрения цен мы увидели довольно большой отскок, начиная с первого квартала. Январь-март был, наверное, дном, по крайней мере, по никелю. Я вижу определенные возможности для роста никеля, процентов на 10 от сегодняшних значений (в $10 тыс./т – ред.), также вижу определенный апсайд в меди, цинке.

Что касается золота, то это финансовый актив и зависит от геополитических соображений, от той скорости, с которой Федеральный резерв решит ужесточать монетарную политику. Поэтому по золоту не хотел бы никаких прогнозов давать. Но мне кажется, что по основным интересным для группы Solway металлам, наверное, худшее уже позади, и я надеюсь, что мы увидим небольшой рост относительно тех уровней, которые сегодня имеются на рынке, к концу этого года.

– Получается, Вы оптимист?

– Я оптимист, но сдержанный.